IDEOLOGICAL HISTORY OF “AZ I YA”: FROM CONDEMNATION TO DISCUSSION

Аннотация

 Введение. В статье исследуется история и причины идеологического осуждения и обсуждения книги Олжаса Сулейменова «Аз и Я» в 1975–1976 гг. Идеологическая дискуссия вокруг этой книги оказалась одной из самых резонансных в ХХ веке, а ее историософия определила на десятилетия вперед формирование в Казахстане исторических нарративов преодоления культурной травмы «внеисторичности» и обретения исторической субъектности пост-кочевой культуры казахов, повлияв не только на общественное сознание, но и на аксиологию академического нарратива. Цель и задачи статьи – исследование социокультурной природы и идеологических противоречий дискуссии, вызванной книгой «Аз и Я» на материалах архивных и нарративных источников, а также мемуаров автора и его современников. Исходя из идеологических обвинений, предъявленных Олжасу Сулейменову (в пантюркизме, сионизме и скептицизме), и анализируя их в таких документах как  «Записка в Госкомиздат», письма высшего партийного руководства СССР, материалы обсуждения книги в Академии наук СССР, критические рецензии и сам ход дискуссии, мы пришли к выводу о том, что «Аз и Я», во-первых, обнажила социокультурную природу идеологического сознания советского общества, а во-вторых, наглядно продемонстрировала идеологические противоречия между двумя длящимися периодами в истории СССР: пост-сталинизма и оттепели. Результаты. В первом случае, дискуссия отразила природу советского идеологического сознания, осудившего книгу казахстанского поэта. Во втором – сделала очевидной культурную и этнократическую иерархию сталинизма, вошедшую в противоречие с последствиями очень недолгого, но преображающего освобождения творческой интеллигенции в период оттепели. Выводы. Материалы таких идеологических дискуссий позволяют исследовать, как советская иерархия культур в казахстанском случае сформировала субъектность преодолевающую травмы пост-номадизма в диалоге с мировой культурой. Идеологическое руководство страны, с одной стороны, стимулировало рост этнонационального самосознания, а с другой – блокировало проявления субъектности, выходящей за дозволенные пределы предписанного статуса «младшего брата» и пресекало попытки осмысления драматических страниц истории такого родства.